хватит бояться.
держи себя в руках.

часто случается так, что я ничего не чувствую в отношении.
в отношении людей, событий, в целом вялотекущей жизни.
близкие названы близкими условно.
мы лежим рядом, мое тело твердое и напряженное или наоборот отвратительно сонножидкое.
я знаю, что должен целовать тебя с желанием, я знаю, что должен чувствовать тебя.
сжимаю губы, делаю вид, что сплю.
наши обиды сталкиваются лбами, следом немой упрек, атмосфера накалилась, энергия разрывает все живое и неживое.

ты одеваешься.
ты стоишь в прихожей.
ты целуешь меня.
ты смотришь разочарованно.
ты закрываешь дверь и уходишь.

я не умею любить.

она принадлежала к той стае полых и надоедливо дребезжащих манекенов, что ликуют при виде духовных заменителей и поклоняются подобным же пластмассовым, сделанным наспех, аналогам человека.

их существование - зрелище, доводящее до рвотных спазмов.

с профессиональным праздником меня!

я делаю хуйню, из-за этого страдаю, и снова делаю хуйню.
ебанистический круг.
я злой, как шальная псина.
сегодня машина звала меня в свои резиновые объятия.
простите меня.

складывается впечатление, что эта сука спит и видит, как я ночью вспарываю ей шею кухонным ножом.
провокация провокация провокация!

мне двадцать, нахуй!

сегодня я понял, что окончательно слетел с катушек.
проснулся ночью, как всегда сходил попить воды, лег обратно.
нащупал в кровати свой носок.
сжал его, как игрушку, и счастливый продолжил спать.

отец знакомого заявил, что решил покончить с собой.
ради этой великой цели он выкуривает по пачке в день красного винстона, после уплетает роллтон вместе с радиоактивным бульоном, запивая лапшу жигулевским.

рак желудка? цирроз? скукоженные легкие?
абсолютная интрига.
снимаю перед ним шляпу.

я заставил себя думать, что никогда не любил.
и это сработало.
я вообразил, что все - игра.
и это сработало вновь.

от любви любви не ищут.

он нервно теребил кожу на лице, по старой привычке обкусывал до сухих трещин губы, пил кофе поздним вечером.
переживания обвивали его израненный рассудок, впивались ядовитыми кольями.
он поносил ее гнусными словами, называл в запале кромешной идиоткой, рвал и метал.

смотрите, все предельно просто.
в связи с недавними событиями, мне в качестве утешительного приза досталось два пути:
удалое самобичевание, игра в мясника и потенциального самоубийцу, нескончаемые страдания, агония, боль, разочарование и так по кругу.
ровно до того момента, когда убью другого или себя.
в промежутке между эпилогом и прологом развернется ожесточенная битва между моим пресмыканием и пресмыканием иных персонажей, лихо закрученных в этом аду и афганистане.
итог уже озвучен.
второй путь менее драматичен, не так сентиментален, посему предстает в свете унылой рутины: занятие собственным здоровьем, нахождение кэша на поездки к приятелям, поступление в университет и немыслимая кампания по пикированию из родного гнезда ( думаю, что даже рычага, не то что камня, не увижу )

никогда, мать евойную, не живите с незавершенным гештальтом.
посмотрите на невротиков, вроде меня, и сверкайте отполированными пятками в сторону закрытия зияющих дыр в летописи жизни.

умом отчетливо понимается, что все эти маневренные прыжки, бег по постоянной траектории и хлещущие по пяткам прутья - не константа.
мои трусливые увиливания, гнетущая слабость, извечные представления в тлеющих захолустьях японского благородия.
я не мисима.
разбитая глиняная посуда в руках творца на мгновенье.
если останки непогребенной культуры будут осквернены подобным мне бесталанным отродьем, отсеченные кисти станут скудным даром в отместку за мое бессилие.
ее усталые телодвижения, поникшие, блеклые глаза, подрагивающий голос.
эти теплые руки ни за что не должны вытаскивать мою гусиную шею из неумело сделанной петли.
пусть это делают под громкий лай выдрессированных овчарок.
твой единственный ребенок не смог, он стал постыдным бременем, доживающим под упавшей на грудь плитой презрения.
никакого движения, все затихло перед бурей.