я прошу быть аккуратнее и не прожечь дорогой ковер, привезенный прямиком из страны пряностей и санатаны-дхармы, плетенный ловкими пальцами под горячими лучами всепроникающего солнца.
каждый сантиметр комнаты вдыхает приторно-сладкий аромат табака и утопает в белом кромешном дыме.
здесь не ведутся разговоры: соблазнительный смех и бесстыдные намеки, почти распутство, на грани фола.
три пары заблудших и раскованных глаз, сосредоточенные, с неподдельным интересом, на сверкающем сосуде вечной молодости и процветания.
она сминает телом подушки и без остановки смеется, запутываясь в собственных волосах, кусает мои пальцы и еле слышно напевает детскую песенку, надувая мокрые губы.
он ухмыляется, видя ее такой раскрепощенной и игривой.
подносит к углю зажатую в зубах сигарету и останавливает взгляд на разгоряченных кусочках, застревая в состоянии липкого транса.
уголки рта не опускаются, я качусь по мерцающей воронке вместе с ними, тщетно хватаясь за отсутствующие выступы.
она изображает небесную обезьяну и отчаянно срывает одежду, осыпая нас крохотными пуговицами, выглядывает из-за его спины и щурится, совершенно не стесняясь наготы.
он доволен ею и безразмерно собой, сумевшим стать бессменным покровителем дикой розы, обкусать шипы без кровопотерь.
он благодарен мне как проводнику и помощнику.
вся комната кружится в хаотичном танце, стены шепчут секреты павших империй.
она смеется все громче и пытается слезть с его рук, которые все решили.
я закрыл глаза и увидел тебя.
по колено в холодной, покрытой туманом воде, разглядел на другом береге родную фигуру.
я нырнул и поплыл.
судорога сковывала тело, я глотал прозрачную воду и хватал воздух, как брошенная на разделочную рыба, истерично молотил руками, звал тебя испуганными глазами, не имея возможности произнести и слова.
глубина нежно обхватила икры, потянув к себе.
ты стоишь на берегу и наблюдаешь.
я проклят.