попутчики в моей жизни постоянно сношаются со скукой и ленью.
я представить не мог, что семнадцатилетние станут эмоциональными импотентами, которые укрылись под машинной покрышкой, и беспокойно корпят над новыми и новыми конспектами.
сексуальность, которой должно пылать младое тело, заключена в ежовые рукавицы апатии и усталости.
скинув гору ненужной бумаги, все несутся к монитору и с натуральным сладострастием дрочат на уродские пиксели.
нет, подростки давно не трахаются, а если и трахаются, то потом живо хватают мобильники, дабы запечатлеть в какую забавную рожицу растеклась по животу сперма.
трахаться вообще стало не модно.
это сложно, слишком сложно для тепличных, выращенных под сводом вай-фай волн.
людям стало неинтересно знакомиться.
людям стало неинтересно все.
-чувак, ты же понимаешь, что твоя профессия не востребована в россии?- хлопает меня по плечу приятельница.
-дело не в россии, скоро я вообще не потребуюсь.мы будем жить в спорах, как бактерии, которые переносят неблагоприятные условия.
в полупьяном бреду, когда животное начало протискивается между решеток благоразумия и порядочности, мы вдруг вспоминаем про голод, про похоть, про жажду открытий, про тлеющую силу.
мы уверенно приближаемся к объекту минутного вожделения, отвратительно флиртуя.
наш объект, накаченный водкой из атака, дает добро на соитие, и мы, словно новоиспеченный жених в брачную ночь, несемся на ложе любви и страсти.
эта безапелляционная беспомощность в повседневной жизни соблазняет нас бутылкой коньяка, продает истинное лицо за бумагу, заработанную в смоге косности.

плодитесь, двадцатипятилетние, рожайте!
нас, семнадцатилетних, не спасут даже импортные ультратонкие кондомы, тентакли и плетки, не спасут новые отверстия, в которые можно что-то запихать и получить удовольствие.

наш главный враг стал любовником и другом.
мы усаживаем на колени стагнацию и кормим ее свежим виноградом, заботливо поглаживая.