раньше мы не понимали друг друга. оно подкрадывалось, пугало и снова ожидало в засаде, выглядывая из-за моих неумело сооруженных баррикад.
замурованный ребенок обливается солеными слезами и стирает в крошку пальцы о бетонную стену.
умер ли он там? слышу его или уже другие всхлипы?
они пытаются содрать маску с монстра, предаваясь легкой ностальгии по скуби-ду, а на самом деле царапают мое лицо до язв.
их неистовство набухает гнилыми плодами, брызжет соком в мои саднящие царапины.
по коллекторам моего сознания носится уже не крыса, ямы в черепе роет не крот.
это - инферно, мой персональный рай.
я созерцал, теперь разрушаю.
оно стоит передо мной.
с лап капает грязь, я слышу запах смерти, распутства и страха.
я вырастил тебя сам, не думая, что зайдет так далеко, что я буду смотреть на тебя снизу вверх и ужасаться.
они тебе врут, хозяин.
пиф-паф.

марионетка родительских амбиций, тлеющая в давно сгоревшем карточном домике мнимой семьи.

все началось с вас и длится по сей день. головная боль не стихает с самого утра и, надеюсь, не закончится никогда, дабы рассеянность и бездействие нашли оправдание в этом.

"а ты не мог бы быть чуть проще?" - смазливое личико становится отвратительно тупым, мне хочется ударить тебя головой об стену, как это делал твой папаша, следовать семейным традициям, но сдерживаюсь.

город грехов для низкоранговых сошек: жеманные мальчики с задатками придворных шлюх и отчаянные девочки, готовые на все, лишь бы мужское подобие периодически маячило в поле зрения иссушенной роговицы. ни у тех, ни у других нет ничего общего с образом чести и уважения. их тела омывают сточные воды, их ждет изгаженная сородичами мышеловка.

все, что они любят во мне, то и ненавидят. знают ли они меня? задаются ли вообще какими-то вопросами?
у изголовья смиренно наблюдает за представлением колба из тонкого стекла, в которой ждет своего часа крысиный яд.
тебе не хватает дыхания, и ты падаешь мне на плечо, как актриса из провинциального цирка уродов.
в твоей полупомятой пачке пресловутого мальборо теперь покоится ампула с цианидом.
это для меня.

"они же как собаки. бывает, смотришь на собаку - глаза умные, но чаще наоборот, так и с человеком".
рыжие волосы уносятся прочь. мудрость их носительницы, впрочем, задерживается на грязных улицах моего города.

"да что ты о себе возомнил? спустись на землю".
сейчас я стряхиваю пепел тебе в ладонь, а ты продолжаешь ее держать подле меня, пытаясь унять в голосе дрожь и смятение.
а я ведь - никто. чувствуешь, как пахнет чуть подпаленная плоть?

как бы ты не старался изъебнуться, всегда найдутся те, кто посчитает своим священным долгом обвинить тебя в примитивности и похожести.
пинок под зад и пока-пока. вот и весь рецепт для таких рыцарей.

огромная проблема заключается в том, что мне не достаточно быть серединой в чем-либо, я хочу быть лучшим.
самым интересным, самым красивым, самым умным, самым запоминающимся.
а тут дверь захлопнул не я. это меня бросили, меня предали, меня оставили с возом непонимания и раздражения.
и не потому, что совершил или сказал что-то недопустимое, а просто так.
мгновение, порыв.
ради кого? ради того, кто явно проигрывает мне в «самый..».
самолюбие пищит под увесистой тушей насмешки.
чем больше мы говорим о чем-либо, тем стремительнее оно теряет свой вес.

людей и событий все больше, но писать не хочется ни о ком.

всеобщая мобилизация в войска деградации и мещанства.

без вымученных умозаключений очевидно, почему моя рука предательски дрогнет на курке и дуло соскользнет с виска к ногам.
сама мысль о смертности приводит меня в животный ужас.
вероятно от того, что я не ощущал еще агонии, от которой вскипает каждый сантиметр тела, когда мольбы о смерти звучат, как божественные поручения, надлежащие к исполнению.
я так долго бунтую против природы, против естества.
всего лишь тело, всегда лишь тело.
даже память не вечна.
герои меняются с эпохами, все забывается.
все живое бессмысленно и хаотично.
но я — лишь жертва этого пленительного сумбура, и все мои действия, как ни крути, не имеют никаких последствий.
еще поживем.

я буду сидеть между ними с мыслью, что все они обожают меня, ловят мои жесты, жадно заглядывают в рот и открыто восхищаются.
в качестве острастки я придумаю новую извращенную игру и стану упиваться их обворожительно несчастной преданностью.
лишь бы чревоугодные пальцы не вцепились в стакан.
слуги из недр ада, которые жаждут моего греховного блаженства и затуманенного разума.
я вижу тебя насквозь и чувствую дрожь, которая раскатилась по твоему телу.
рывок и удушье. рывок и смерть.
осторожнее, я крадусь.

вспоминаю былой восторг от предвкушения дня рождения: за месяц строить планы, обсуждать это с друзьями, родителями, таять от нетерпения получить подарки, радоваться, что ты стал на год старше, на год независимее.
во взрослой жизни все куда прозаичнее и угрюмее.
сдать квартиру, найти работу, не убить пассию, не попасть к мозгоправу, не начать бухать, как скотина, наконец решиться съездить к тебе на могилу.
кекс со свечкой - отличный вариант.

зашел сюда.
чувствую себя французом, который наблюдает за вереницей эмигрантов.
и он не в восторге.

чем больше времени ты проводишь за изучением чего-либо, тем меньше его остается для бахвальства и мнимой покинутости.

в дверь постучала какая-то студентка, решил пойти открывать в том, в чем и сидел - трусах и футболке.
потом понял, что я буду смотреться не как сексуальный незнакомец, а как большой лебовски.

5 a.m.
бессонница.